К истории создания
В русской литературе поэты не раз обращались к теме предназначения поэта и ценности своего творческого наследия в стихотворениях, построенных по образцу, заданному древнеримским поэтом Горацием:
Создал памятник я, бронзы литой прочней,
Царственных пирамид выше поднявшийся.
Ни снедающий дождь, ни Аквилон лихой
Не разрушат его, не сокрушит и ряд
Нескончаемых лет — время бегущее.
Нет, не весь я умру, лучшая часть меня
Избежит похорон. Буду я вновь и вновь
Восхваляем, доколь по Капитолию
Жрец верховный ведет деву безмолвную.
Назван буду везде — там, где неистовый Авфид ропщет, где Давн, скудный водой, царем
Был у грубых селян.
Встав из ничтожества,
Первым я приобщил песню Эолии
К италийским стихам.
Славой заслуженной,
Мельпомена, гордись и, благосклонная,
Ныне лаврами Дельф мне увенчай главу.
Перевод С. Шервинского
Первым из русских поэтов к стихотворению Горация обратился М. В. Ломоносов. Он перевел его, очевидно, найдя сходство судьбы и творчества Горация со своими:
Я знак бессмертия себе воздвигнул
Превыше пирамид и крепче меди,
Что бурный аквилон сотреть не может,
Ни множество веков, ни едка древность.
Не вовсе я умру, но смерть оставит
Велику часть мою, как жизнь скончаю.
Я буду возрастать повсюду славой,
Пока великий Рим владеет светом.
Где быстрыми шумит струями Авфид,
Где Давнус царствовал в простом народе,
Отечество мое молчать не будет,
Что мне беззнатной род препятством не был,
Чтоб внесть в Италию стихи эольски
И перьвому звенеть Алцейской лирой.
Взгордися праведной заслугой, муза,
И увенчай главу Дельфийским лавром.
1747 г.
Ломоносову так же, как и Горацию, «беззнатный род» не помешал достичь высоких целей в науке, творчестве, в общественном положении. Это, по мнению и Горация, и Ломоносова, является главным предназначением: оставить после смерти след в виде творческого наследия.
Есть также перекличка судеб этих поэтов в том, что их усилиями меняется облик словесности. Гораций «внес в Италию стихи эольски». Ломоносов, разработав теорию «трех штилей», упорядочив русскую лексику, систематизировав части речи, дал импульс развитию русского литературного языка, создал первые высокие поэтические образцы.
В XVIII веке традицию переложения «Памятника» Горация продолжает Г. Р. Державин. Он, как и Ломоносов, будучи поэтом-классицистом, часто обращается в своем творчестве к античным образцам. В частности, переводит 15 стихотворений Горация, использует мотивы его произведений в своей лирике. В подражание Горацию Державин заключил второй том собрания своих сочинений стихотворением «Лебедь», имеющим сходные мотивы с «Памятником». Так и Гораций одой XX заключил вторую книгу своих од.
Стройность поэтической речи, яркость и выпуклость выразительных образов объединяет этих двух поэтов. Современники называли Державина «русским Горацием». Но, обращаясь к античному образцу, Державин наполняет стихотворение собственным смыслом, чертами своей творческой биографии.
В XIX и XX веках свои «Памятники» напишут А. С. Пушкин, И. А. Бродский.
Структура
Стихотворение Горация имеет четкую структуру. В первой части утверждается величие творческого наследия поэта, оно сравнивается с «материальными» памятниками, изваянными из гранита, отлитыми из металла. Также подчеркивается долговечность такого необычного памятника, его победа над временем.
Во второй части говорится о том, что после смерти останется в вечности лучшая часть поэта — его творчество, а также о том, что слава его расширится до огромных пределов, о нем будут знать самые «темные» народы. Описывается «география» этой славы (у Горация это стремительная река Авфид (Ауфид) и упоминание правителя Давнуса, правящего дальними народами). Далее Гораций упоминает о своем «беззнатном» роде, который не стал препятствием для его возвышения.
В следующей части утверждается именно то, что сотворено, сделано поэтом, его лучшие деяния. У Горация — «первый я на голос эолийский Свел песнь Италии», в переводе Ломоносова — ему удалось первому «внесть в Италию стихи эольски И перьвому звенеть Алцейской лирой». Другими словами, Гораций смог «привить» греческое изящество и силу слога римской поэзии.
Последние строчки — обращение к музе с просьбой оценить по достоинству его заслуги и увенчать главу лавром — наградить.
Этой структуре следуют все поэты, создающие свой «Памятник». Но у каждого своя «география» и свои заслуги, которые они осознают как наследие.
«Памятник» Державина датируется 1795 годом. Впервые стихотворение опубликовано в журнале «Приятное и полезное препровождение времени» (1795 г.) под заглавием «К Музе. Подражание Горацию».
Я памятник себе воздвиг чудесный, вечный,
Металлов тверже он и выше пирамид;
Ни вихрь его, ни гром не сломит быстротечный,
И времени полет его не сокрушит.
Как и Гораций, Державин называет свой памятник бессмертным знаком величия. Этот образ создается через эпитеты (чудесный, вечный).
Слово «чудесный» отсутствует у Горация — это державинское понимание своего «вклада в вечность», здесь присутствует и изумление самого художника перед своим творением, явившим ему силу гармонии.
Тема «полета времени», помимо этой метафоры, обозначена также в словах «вечный», «быстротечный» и — ассоциативно — в упоминании пирамид.
И в этом присутствует контраст: летящим вихрям, громам, быстротекущему времени противопоставлены слова-действия, сказуемые этого предложения (воздвиг, тверже, выше, не сломит, не сокрушит).
В этом проявляется особенность поэтики Державина — употребление энергичных глаголов, насыщение ими стихотворения. И вместе с тем используются яркие эпитеты, дающие картине цвет, фактуру и объем.
Так! — весь я не умру; но часть меня большая,
От тлена убежав, по смерти станет жить,
И слава возрастет моя, не увядая,
Доколь славянов род вселенна будет чтить.
У Горация эта часть начинается отрицанием: «Нет! Весь я не умру!»
У Державина — утверждением: «Так! — весь я не умру».
Гораций как будто спорит с кем-то (с вечностью?), отстаивая свое право на бессмертие. Державин не спорит — он утверждает это свое право. И в этом звучит его большая сила, уверенность в правильности своего пути. Свое творчество поэт называет «часть меня большая», наделяя его душой и наполняя жизнью: «от тлена убежав, по смерти станет жить». И пределы временные, за которыми — вечность, у Державина тоже особенные: «Доколь славянов род вселенна будет чтить».
Другими словами, конец времени равен концу существования народа, на чьем языке создаются произведения. Поскольку, когда «вселенна» забудет о племени «славян», некому будет читать произведения поэта. В этой подчеркнутой поэтичности формулировки есть безусловная «правда жизни»: исчезновение речи равно исчезновению народа, и наоборот. Хотя «вселенна» при этом может продолжаться, но этот памятник уже не будет востребован.
Само понятие «славянов род» расширяет границы мира — Державин считает себя не только русским, российским поэтом, он говорит от лица всего племени славян!
Слух пройдет обо мне от Белых вод до Черных,
Где Волга, Дон, Нева, с Рифея льет Урал...
География державинского стихотворения, безусловно, узнаваемая, русская, омываемая морями и реками. Упоминаемые Белое и Черное моря, конечно, факт географии России, но у поэта эти образы почти символичны. Это «воды», а не моря, то есть образ более широкий, абстрактный, грандиозный, мифический. И то, что названия контрастны (опять-таки факт), Державиным, по-видимому, используется как художественный прием, показывающий диапазон распространения его поэзии.
Державин называет великие русские реки — Волга, Дон, Нева, Урал — и по ассоциации, вычерчивает целые направления нашего взгляда по «карте» России: на север, на восток, на юг. Называя Уральский хребет Рифеем, Державин придает своим стихам «античный» древний налет — именно так назывались удаленные северные горы в греческой мифологии.
Всяк будет помнить то в народах неисчетных,
Как из безвестности я тем известен стал.
Кажется, Державин в этих строках просто повторяет мысль Горация, ибо сам он человек дворянского корня, а в момент написания стихотворения он достиг
уже всех мыслимых социальных высот: министр юстиции, кабинет-секретарь императрицы, всеми чтимый и уважаемый поэт.
Но старт его жизни был все же не так успешен: бедность, сиротство, служба в армии солдатом. Всем, чего достиг Державин в жизни, он обязан только себе: своему характеру, упорству, чувству долга и достоинства, таланту и силе личности.
Что первый я дерзнул в забавном русском слоге
О добродетелях Фелицы возгласить,
В сердечной простоте беседовать о боге
И истину царям с улыбкой говорить.
Державин называет свой слог «забавным», а себя — первым его открывателем. Действительно, в русской литературе он первый поэт, смело насыщающий стихи яркими сравнениями, метафорами, «объемными» эпитетами, смешивающий высокий и низкий «штили» ради того, чтобы придать живость слогу.
Например, в оде «Фелица» он «дерзнул» сказать о вкусах императрицы: «... поэзия тебе любезна, ...как летом вкусный лимонад...» Тем самым он нарушил законы классицистической оды, привнеся в них «забавность» и в то же время искренность, оживив торжественный строй стихов.
Как известно, императрица Екатерина II высоко оценила оду Державина «Фелица», увидев в этом зеркале свой образ не напыщенно-возвышенным и царственным, а очень по-человечески привлекательным, живым и приятным. И добродетели, о которых пишет Державин в оде, оказались очень человечными: простота, справедливость, деятельность, энергичность. Это, безусловно, дерзость, с точки зрения строгих правил классицизма и придворного этикета. Но именно это и явилось достоинством поэзии Державина и его вкладом в развитие русской поэзии.
Также своим достоинством и достижением поэт считает оду «Бог», где философским размышлениям о месте человека во вселенной, о человеке перед лицом Творца, о его месте и роли в мироздании он придал щемящие человеческие «простые» нотки. Стихотворение это переведено на многие мировые языки, это говорит о том, что люди разных религиозных конфессий увидели в этой оде отражение своих взаимоотношений с Богом, почувствовали напряжение «вечных» вопросов о законах мироздания и заинтересовались ответами русского поэта о том, что такое человек перед лицом Бога:
...Поставлен, мнится мне, в почтенной
Средине естества я той,
Где кончил тварей
Ты телесных,
Где начал
Ты духов небесных
И цепь существ связал всех мной.
Я связь миров, повсюду сущих,
Я крайня степень вещества;
Я средоточие живущих,
Черта начальна Божества;
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю,
Я царь — я раб — я червь — я Бог!...
Державин называет «сердечной простотой» эту свою способность рассуждать о сложных материях на языке метафор, сравнений, эпитетов, творя удивительные
объемные образы, сила которых оказывается убедительнее философских и богословских трактатов.
Еще одно достоинство своего творчества Державин называет, говоря о своем следе в историю: «истину царям с улыбкой говорить». Истину царям говорить непросто. И Державин знает это по себе: его переложение псалма царя Давида «Властителям и судиям» вызвало гнев Екатерины: «Якобинец!»
Но он нашел ту грань, те словесные краски, которые позволили ему воздействовать на власть имущих — «забавный русский слог». Истину можно говорить с улыбкой, не оскорбляя и не вызывая гнев, обряжая ее в изящество образов, уходя от напыщенности, пряча колкости за нарочитой простоватостью.
О Муза! Возгордись заслугой справедливой,
И презрит кто тебя, сама тех презирай;
Непринужденною рукой, неторопливой,
Чело твое зарей бессмертия венчай.
Державин верил в силу Слова, в силу своего таланта, своей Музы. В этом нет тщеславия и спесивого чувства избранности. В его стихах звучит гордость: творческие усилия нашли свое полное воплощение, плоды его трудов значительны и важны не только ему — всем «народам неисчетным».
Заслуга — «справедливая». Рука музы — «непринужденная, неторопливая». Эти эпитеты создают образ свободного, несуетливого, величественного, уверенного в силе гармонии Поэта, чей памятник освещает «заря бессмертия». Таким Державин и вошел в историю русской литературы.
Форма
Стихотворение написано шестистопным ямбом — размером торжественным и размеренным, неторопливым, соответствующим содержанию.
Система рифмовки — перекрестная, с чередованием мужских и женских рифм. В этом также чувствуется уравновешенность и полнота звучания.
Тропы
Державин использует в стихотворении множество ярких эпитетов: чудесный, вечный, гром не сломит быстротечный, народах неисчетных, в сердечной простоте, заслугой справедливой, непринужденною рукой, неторопливой.
Речь Державина метафорична:
...И слава возрастет моя, не увядая...
....но часть меня большая.
От тлена убежав, по смерти станет жить,
....О Муза! возгордись заслугой справедливой,
(...) Непринужденною рукой, неторопливой,
Чело твое зарей бессмертия венчай....
Метафорична сама тема стихотворения: поэзия — это знак бессмертия, памятник.
Помимо метафор, в стихотворении присутствует метонимия: «Всяк будет помнить то в народах неисчетных...»
Используется перифраза: славянов род, времени полет, ...чело твое зарей бессмертия венчай....
Фигуры
Риторическое восклицание:
Так! — весь я не умру...
Риторическое обращение:
О Муза! возгордись заслугой справедливой...
Синтаксический параллелизм:
...Металлов тверже он и выше пирамид;
Ни вихрь его, ни гром не сломит быстротечный...
....И презрит кто тебя, сама тех презирай;
Инверсия:
...Я памятник себе воздвиг чудесный, вечный, ...Слух пройдет обо мне от Белых вод до Черных, ...в народах неисчетных,
...И истину царям с улыбкой говорить.