В своем рассказе «История болезни» М. Зощенко изображает Россию в первые годы после Октябрьской революции и те произошедшие изменения в психике людей, которые пришли на смену помещикам и капиталистам. Простые люди - крестьяне, рабочие, бывшие дворовые, вдруг осознали свою роль в истории, подняли голову, поняли, что они - тоже люди, которые достойны уважения. Простой народ, пришедший на смену уходящим правящим классам - помещикам, капиталистам, купцам, становится хозяином жизни. Но вместе с положительным новая историческая обстановка принесла и негативные моменты: люди необразованные, малокультурные, мало знающие, мало умеющие приходят на производство, в медицину, образование, в управленческие организации, занимают должности, предоставляющие им немалую власть. Желание управлять государством, заменив прежние правящие классы, в основной массе не подкрепляется необходимой образованностью, необходимыми для этого знаниями, нужными практическими умениями; понимание своей руководящей роли часто сопровождается высокомерием, цинизмом, вдруг проснувшимся желанием показать свое превосходство над другими. В рассказе «История болезни», как и в других своих произведениях, М. Зощенко с тревогой показывает, что в России нарождается целое поколение людей, для которых «обмывочный пункт» куда милее, чем ванная (лекпом, медсестра и пр. в рассказе «История болезни»), чье мышление не позволяет делать дело умно и достойно.
Для того чтобы точно воспроизвести ситуацию тех лет, изобразить народ, который получил власть после революции, писатель использует специальные языковые средства. К особенностям языка рассказа М. Зощенко исследователи творчества писателя (К.И. Чуковский, Г.В. Пранцова, А. Старков) относят следующее: разговорные интонации, разговорный синтаксис, сниженная - просторечная и даже часто вульгарная лексика, комплекс изобразительных средств, связанных с «неумелой речью» («поэтикой безобразия»), неумелые приговорки, стилизация под устную речь. Писатель стремился к тому, чтобы быть всем понятным. Сам он так говорит об этом: «Для кою я пишу? Я нишу, я, во всяком случае, имею стремление писать для массового советского читателя». Такая направленность творчества определила и своеобразие языка писателя, «...вся трудность моей работы. - пишет Зощенко, - свелась главным образом к тому, чтобы научиться гак писать, чтобы мои сочинения были всем понятны... Я немного изменил и облегчил синтаксис и упростил композицию рассказа. Это позволило мне быть понятным тем читателям, которые не интересовались литературой...» («Возвращенная молодость»).
Как отмечает выдающийся лингвист В.В. Виноградов, это живая, свежая, неподдельная речь, которая зазвучала в первые послереволюционные годы на бульварах, в трамваях, в очередях, на вокзалах, в банях. «Зощенко первый из писателей своего поколения ввел в литературу в таких широких масштабах эту новую, еще не вполне сформировавшуюся, но победительно разлившуюся по стране внелитературную речь и стал свободно пользоваться ею, как своей собственной речью. Здесь он - первооткрыватель, новатор», - продолжает эту мысль известный знаток русского языка К.И. Чуковский. - С ранней юности Зощенко, человек большого житейского опыта, поменявший множество профессий, был погружен во внелитературную речевую стихию, так досконально изучил эту речь, так успешно освоил современное ему просторечие и с такой точностью воспроизвел его в своих сочинениях, что стоило нам в вагоне или на рынке услышать чей-нибудь случайный разговор, мы говорили: «Совсем как у Зощенко». Такова была та трудная житейская школа, в которой он учился языку. Курс был долгий, учителей было много».
Комический эффект возникает потому, что этот язык немыслимо уродлив, нелеп и смешон. «Обычно думают, - писал М. Зощенко, - что я искажаю «прекрасный русский язык, что я ради смеха беру слова не в том значении, какое им отпущено жизнью, что я нарочно пишу ломаным языком для того, чтобы посмешить почтеннейшую публику.
Это неверно. Я почти ничего не искажаю. Я пишу на том языке, на котором сейчас говорит и думает улица... А как говорит и думает улица, я, пожалуй, не ошибся. Это видно из этой моей книги (Сборник, изданный в 20-е годы, - «Над кем смеетесь?!». - М.Г.), из этих писем, которые я ежедневно получаю».
Речь персонажей в рассказе «История болезни» отличают бедность лексического и синтаксического состава, незамысловатость конструкции, изобилие канцеляризмов. Введение казенных, канцелярских фраз подчеркивает бедное речевое, а значит, и интеллектуальное, мышление у нового поколения российского народа: слова непослушны их мыслям и часто выражают суждения, прямо противоположные тем, какие им хочется выразить. В тексте рассказа часто встречаются слова «не к месту сказанные»: «Что вы... такие пошлые надписи вывешиваете»? - о плакате «Выдача трупов от 3-х до 4-х»; «все-таки, говорю, больным не доставляет интереса это читать». - Непонятно, почему возникает связка «все-таки»; о плакате в приемном отделении — «воззвание»; «это морально подкашивает силы» и т. д., этот список неверно употребленных, не к месту и не по теме разговора слов и выражений можно значительно продолжить. Большинство слов, используемых персонажами, представляет собой разговорную или просторечную лексику, и эго также является элементом характеристики персонажей рассказа: хворать (болеть); замять разговор - прекратить (разговорное); передернуть («от этих слов меня гоже передернуло») - неприятно поразить, вызвать чувство неудовольствия, досады; распатронить (старуха, оказавшаяся в ванной, говорит: «я сама ... всех тут вас распатроню») - распугать, разбранить (просторечное); двужильный организм - выносливый, крепкий, сильный (разговорное) и т. д.
Синтаксическое построение фраз также нередко неправильно - и это автор делает совершенно сознательно. Например, в самом начале рассказа: «Все-таки только больного привезли, записывают его в книгу, и вдруг он читает на стене плакат: «Выдача трупов от 3-х до 4-х» (неясно, почему употребляется «все - таки», изменяется порядок слов - в тексте сначала идут существительные, а потом уже глаголы: «больного привезли» - вместо «привезли больного», «записывают его...» вместо «его записывают...» и т. д.); медсестра говорит герою: «Наверное, говорит, вы не выздоровеете, что во все нос суете»; герой, увидев старуху в ванне, куда и его хотят положить «на помывку», говорит: «...И мне, говорю, определенно неприятно видеть то, что там у вас плавает в ванне»; фельдшер обращается к герою рассказа: «...Вдобавок у вас только восемь дней перебор, и то вы поднимаете тарарам». Подобные примеры можно продолжить.
Часто в рассказе используются разговорные, порой нелепые выражения: «это... морально подкашивает их (больных) силы», «обмывочный пункт» (вместо «ванная комната»), «это красивей и возвышает больного», «эго морально унижало человеческое достоинство», «я был в ослабленном состоянии», «меня ... закидало прыщами» и т. д.
В рассказе много канцелярских штампов, канцеляризмов. «Канцелярские штампы обывательской речи, которые получили такое развитие в лексике 30-х и 40-х гг., были зорко подмечены Зощенко еще при своем зарождении, - пишет К.И. Чуковский. - Канцелярист всегда вызывал негодование Зощенко. В его новелле «История болезни» некто побывавший в больнице рассказывает:
«... тут сестренка подскочила:
- Пойдемте, говорит, больной, на обмывочный пункт. Но от этих слов меня тоже передернуло.
- Лучше бы. говорю, называли не обмывочный пункт, а ванна. Это, говорю, и красивей, и возвышает больного. И я, говорю, не лошадь, чтоб меня обмывать».
Своими рассказами Зощенко сигнализировал нам, что нарождается целое поколение людей, для которых «обмывочный пункт» куда милее, чем ванна, для которых лес - зеленый массив, шапка - головной убор, телега - гужевой транспорт и т.д. Их бедное мышление порабощено всеми этими казенными терминами».
Таким образом, характерными чертами языка М. Зощенко являются активное использование просторечной лексики, близость к разговорному языку, короткость фразы, незатейливость синтаксических конструкций, близость народной повседневной речи, использование ресурсов живой человеческой речи определенного исторического периода.